Роман о детях и медработниках во время ВОВ 1941-1945 года.
Роман Елены Крюковой «Беллона» - о великом прощении за то, чего нельзя забыть, но простить необходимо. Простить расстрелы, пытки, газовые камеры – все, что придумал человек-фашист для человека с иными убеждениями, иным цветом кожи, иной метрикой… Фашист – и вдруг человек? Да – человек. Может быть, уже бывший, может быть, гнилой, слабый, ужасный, жестокий. Но – человек. Крюкова не вешает ярлыков, не выбирает монохромных решений. Она пытается разобраться в том, что должно сломаться в человеке, чтобы он стал убежденным фашистом, делящим людей на сорта. И пытается найти, чем можно (если можно!) излечить эту пагубу души человеческой.
(Предисловие администратора. Немногие рискнут назвать свои рассказы,как Иван Бунин.Милое ессе, но конечно, это далеко не литературная классика, но автор сочинял от души и для души, так что читайте на радость)
Я ехала в электричке и удивлялась тому, что вот уже и еду в электричке, а вроде только что сидела дома, в благоустроенной квартире и читала, изредка поглядывая в окно..... За окном ветер и дождь трепали почем зря наполовину облетевший тополь и, когда он, измученный, начинал биться в стекло, я отрывалась от книги и смотрела на плохую погоду.
Мама, чем-то недовольная, ходила из комнаты в комнату, открывала шкафы, заглядывала в ящики, уходила на кухню и снова возвращалась. - Читаешь? Ну читай, читай... Все время одна... с книжечкой... на диване. Ты забыла сколько тебе лет? Никуда не ходишь, никто к тебе не приходит, не звонит.. Никому ты не нужна.
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИУДЫ Предисловие от редакции Имя французского журналиста Этьена Кассе уже достаточно хорошо известно в России. Его скандальные расследования, рискованные репортажи, заключения на грани фола снискали ему лавры сродни лаврам Дэна Брауна — в особенности после публикации книги «Ключ Соломона», ставшей мировым бестселлером. Издательством «Вектор» заключен эксклюзивный договор с Кассе на публикацию его произведений в нашей стране; именно благодаря нашим стараниям, самоотверженной деятельности наших переводчиков и редакторов все новинки автора становятся доступны отечественной читательской аудитории буквально с пылу с жару. Президент международной лиги независимых журналистов Айрис Либерстоун отзывается о книгах Кассе так: «Что привлекает в Кассе? В первую очередь, смелость и дерзость при освещении проблем, о которых принято высказываться с набившими оскомину почтением и придыханием. У этого парня четко выраженная жизненная позиция, которая сквозит во всех его работах. Они могут быть более или менее удачными, Этьену свойственно ошибаться, как и каждому живому человеку. Это нормально, не ошибается только тот, кто отсиживается и отмалчивается, не пытаясь демонстрировать свое видение той или иной проблемы. К сожалению, среди журналистской братии конформизм и работа в определенной заданной парадигме — далеко не редкое явление. Этьен бескомпромиссен и неподкупен — это его вторая отличительная особенность. Естественно, его книги приносят ему неплохие гонорары. Естественно, он не работает бесплатно. Но его точка зрения никем не ангажирована; согласитесь, сегодня непроплаченный писака, который дерзает говорить то, что думает по всем вопросам, — явление практически эксклюзивное. В-третьих, это дьявольски успешный и талантливый сукин сын, у которого прямо-таки какое-то сумасшедшее чутье на скандальные темы и разбирательства. Иному журналюге и за всю жизнь не ввязаться в столько авантюр, во сколько Кассе сумел влипнуть в свой тридцатник с небольшим. Лично я его очень люблю: он славный малый, его работоспособности может позавидовать кто угодно. Только идиоты могут думать, что кому-то удача сама идет в руки. Без везения, конечно, далеко не уедешь, это факт. Но, с другой стороны, человек должен быть настоящим фанатом своего дела, чтобы прокручивать такие штуки, которые прокручивает Кассе; он должен работать не на деньги, а на результат, идя на любые жертвы, пускаясь во все тяжкие, бесконечно рискуя… и в конечном итоге выигрывая. Он настоящий трудоголик, он по-хорошему одержимый, сумасшедший, который вживается в каждую свою идею и живет в ее пространстве до тех пор, пока не исчерпает тему. Это представитель профессиональной журналистской элиты, перед которым я и мои коллеги почтительно снимаем шляпы. Кассе — это бренд, Кассе — это гарантия качества, Кассе — это точное указание на то, что тебе снова улыбнулась удача погрузиться в мир безумного журналистского расследования. И еще — он всегда ироничен, не относится к себе как к истине в последней инстанции, полон чувства юмора и кипучей жизненной энергии, которой буквально заражает своих читателей. Кассе — это человек-зажигалка, человек-фейерверк; им невозможно не восхищаться; невозможно не заразиться его идеями, его искрометным оптимизмом, его неутомимостью». Продолжение здесь:
Эссе, воспоминания, истории, которые войдут в книгу "Как молоды мы были".
"Он снова заговорил о моём литературном образовании, а потом как-то посмотрел на меня внимательно и сказал, что если я не хочу в ближайшее время публиковаться в литературных журналах, может, и не стоит торопиться поступать, ведь на учёбу уйдет не менее пяти лет. По возможности он сам будет со мной заниматься. М говорил, что видит мою перспективу - стать профессиональным писателем или литературным редактором, он хотел искренне мне помочь понять суть писательского мастерства...Успеха тогда было добиться ещё сложней, чем сейчас, слишком требовательными были те люди, от кого он зависел
Мой адресат представился Эдом и пригласил меня к себе в дом, потому что снова начал накрапывать дождь, капли становились всё крупнее и крупнее, а когда Эд показывал мне письма от девушки, а узнав, что я - писатель и журналист, за окном шел ливень. Молодой человек угостил меня недорогим виски, но отменным кофе. Он как-то находил всё новый предлог, чтобы мня задержать, когда дождь уже закончился. провел меня из гостиной наверх, где была спальня девушки. Неловко было задавать какие-то вопросы, например, кто хоронил мать девушки, и на каких основаниях он живёт в их доме. Мне показалось, он надеялся, что заинтересуюсь историей с исчезновением невесты и смогу как-то помочь ему в поисках следов.
Весеннее утро в южном городке, расположенном на побережье Таганрогского залива Азовского моря ( а может и на высоком берегу Дона).
Дождь бьётся в лобовое стекло машины. "Дворники" слизывают капли, открывается вид на пустую улицу с одноэтажными частными домами спящего города.
За рулём в кабине иномарки сидит Андрей - видный мужчина средний лет .
По авто-радио звучат строки: « Живи еще хоть четверть века, все будет так – исхода нет...»
Мужчина хмыкнул , переключает волну - идёт реклама пасты для отбеливания зубов, снова переключает, на радио « Шансон» - надрывается певичка: "Я ж его любила, а он не понял..."
Автомобиль набирает скорость. Вдруг корпус автомобиля сотрясается.
Мокрое лобовое стекло мгновенно покрывается трещинами, через оставшиеся целые куски стекла видна чья-то голова в кепке.
Визг тормозов, Андрей ударяется грудью о руль, человек за лобовым стеклом скатывается мешком с капота. Андрей выскакивает из машины. На дороге сидит перемазанный сажей старик, ощупывает голову и охает. Кепка старика валяется в луже...
Из N., уездного города Z-ой губернии, ранним июльским утром выехала и с громом покатила по почтовому тракту безрессорная, обшарпанная бричка, одна из тех допотопных бричек, на которых ездят теперь на Руси только купеческие приказчики, гуртовщики и небогатые священники. Она тарахтела и взвизгивала при малейшем движении; ей угрюмо вторило ведро, привязанное к ее задку, и по одним этим звукам да по жалким кожаным тряпочкам, болтавшимся на ее облезлом теле, можно было судить о ее ветхости и готовности идти в слом.
В бричке сидело двое N-ских обывателей: N-ский купец Иван Иваныч Кузьмичов, бритый, в очках и в соломенной шляпе, больше похожий на чиновника, чем на купца, и другой – отец Христофор Сирийский, настоятель N-ской Николаевской церкви, маленький длинноволосый старичок, в сером парусиновом кафтане, в широкополом цилиндре и в шитом, цветном поясе. Первый о чем-то сосредоточенно думал и встряхивал головою, чтобы прогнать дремоту; на лице его привычная деловая сухость боролась с благодушием человека, только что простившегося с родней и хорошо выпившего; второй же влажными глазками удивленно глядел на мир божий и улыбался так широко, что, казалось, улыбка захватывала даже поля цилиндра; лицо его было красно и имело озябший вид. Оба они, как Кузьмичов, так и о. Христофор, ехали теперь продавать шерсть. Прощаясь с домочадцами, они только что сытно закусили пышками со сметаной и, несмотря на раннее утро, выпили… Настроение духа у обоих было прекрасное.
Кроме только что описанных двух и кучера Дениски, неутомимо стегавшего по паре шустрых гнедых лошадок, в бричке находился еще один пассажир – мальчик лет девяти, с темным от загара и мокрым от слез лицом. Это был Егорушка, племянник Кузьмичова. С разрешения дяди и с благословения о. Христофора он ехал куда-то поступать в гимназию. Его мамаша, Ольга Ивановна, вдова коллежского секретаря и родная сестра Кузьмичова, любившая образованных людей и благородное общество, умолила своего брата, ехавшего продавать шерсть, взять с собою Егорушку и отдать его в гимназию; и теперь мальчик, не понимая, куда и зачем он едет, сидел на облучке рядом с Дениской, держался за его локоть, чтоб не свалиться, и подпрыгивал, как чайник на конфорке. От быстрой езды его красная рубаха пузырем вздувалась на спине и новая ямщицкая шляпа с павлиньим пером то и дело сползала на затылок. Он чувствовал себя в высшей степени несчастным человеком и хотел плакать.
Когда бричка проезжала мимо острога, Егорушка взглянул на часовых, тихо ходивших около высокой белой стены, на маленькие решетчатые окна, на крест, блестевший на крыше, и вспомнил, как неделю тому назад, в день Казанской Божией Матери, он ходил с мамашей в острожную церковь на престольный праздник; а еще ранее, на Пасху, он приходил в острог с кухаркой Людмилой и с Дениской и приносил сюда куличи, яйца, пироги и жареную говядину; арестанты благодарили и крестились, а один из них подарил Егорушке оловянные запонки собственного изделия.
Мальчик всматривался в знакомые места, а ненавистная бричка бежала мимо и оставляла все позади. За острогом промелькнули черные, закопченные кузницы, за ними уютное зеленое кладбище, обнесенное оградой из булыжника; из-за ограды весело выглядывали белые кресты и памятники, которые прячутся в зелени вишневых деревьев и издали кажутся белыми пятнами. Егорушка вспомнил, что, когда цветет вишня, эти белые пятна мешаются с вишневыми цветами в белое море; а когда она спеет, белые памятники и кресты бывают усыпаны багряными, как кровь, точками. За оградой под вишнями день и ночь спали Егорушкин отец и бабушка Зинаида Даниловна. Когда бабушка умерла, ее положили в длинный, узкий гроб и прикрыли двумя пятаками ее глаза, которые не хотели закрываться. До своей смерти она была жива и носила с базара мягкие бублики, посыпанные маком, теперь же она спит, спит…
А за кладбищем дымились кирпичные заводы. Густой, черный дым большими клубами шел из-под длинных камышовых крыш, приплюснутых к земле, и лениво поднимался вверх. Небо над заводами и кладбищем было смугло, и большие тени от клубов дыма ползли по полю и через дорогу. В дыму около крыш двигались люди и лошади, покрытые красной пылью…
